shiori.com.ua
31.12.2015 в 19:02
Пишет Команда Дэ:Запись № 644
URL записи
Название: Заколдованный кимпаб
Пейринг: ДаблБи
Рейтинг: R
Жанр: AU, романтика, мистика
Саммари: Все не так и все не то, когда твоя девушка... Боббан
- Кимбаб, это что, шутка такая? Снимай парик, тебе не идет, - говорит Ханбин, и Бобби смотрит на него с непередаваемым осуждением. Наверное, и правда не шутит, но поверить в это вот так вот с ходу что-то никак не выходит.
- Тебе сись… грудь показать?
Бобби весь красный, как рак, но храбрится, пряча за напускной дерзостью растерянность, и Ханбин это видит, но все равно зачем-то брякает:
- Показывай.
Наверное, он все еще надеется на какой-нибудь дурацкий розыгрыш . Не то чтобы Бобби так уж любит дурацкие розыгрыши, у него даже детская штука про «постучать по спине, а потом сделать вид, что это не ты» толком не выходит, но надежда – глупое чувство. Бобби, не будь дурак, задирает широкую домашнюю футболку, и все, на что хватает Ханбина это короткое:
- Охренеть.
У него и правда грудь. Самая настоящая женская грудь, которая до ужаса нелепо смотрится в сочетании с широкими плечами и полным отсутствием талии.
- И что, - зачем-то глупо интересуется Ханбин. – Там, - он выразительно показывает взглядом ниже пояса, и Бобби краснеет еще сильнее, хотя казалось, что сильнее уже некуда, - тоже?
- Да, блин. Мог бы не спрашивать.
- Это не очевидно, - возражает Ханбин просто чтобы не молчать. Вопрос и правда дурацкий, но, признаться честно, он растерян ничуть не меньше, чем сам Бобби, и что делать и говорить в сложившихся обстоятельствах – тоже не знает. Бобби тяжело вздыхает и садится на диван рядом с ним, привычно широко расставив острые колени. Свободные домашние шорты немного задираются, обнажая бедро. Совершенно привычное, подкаченное, абсолютно не женское. Ханбин не то чтобы очень знаком с женскими бедрами лично – так уж получилось, что его история отношений началась с Бобби и пока им же и ограничилась, - но он видел достаточно много девушек в коротких шортах, чтобы чувствовать разницу. Осмелев от привычности зрелища, он все-таки поворачивается, чтобы рассмотреть, во что там превратился его парень, получше.
Девчонка из Бобби получилась так себе. Не совсем страшненькая, но довольно своеобразная. Потому что от девчонки в нем разве что топорщащаяся на груди футболка и длинные волосы. Лицо, фигура, ноги, руки – все осталось как было, как если бы пацана просто обрядили в парик и нацепили накладную грудь. Наверное, увидь Ханбин такую чику на улице, решил бы, что она немного перебарщивает со стероидами.
- Нравится? – хмыкает Бобби невесело, и до Ханбина доходит, что и голос у него тоже прежний.
Но, думает он рационально, может быть, так даже лучше. Если бы тот вдруг начал говорить, как девушка, то Ханбин бы совсем не знал, что с ним делать, а так можно притвориться, что перед ним – его Кимбаб.
Только с сиськами.
Ситуация пока все равно плохо укладывается у него в голове, и психика, похоже, работает на пределе, пытаясь справиться с внезапной перегрузкой. Ханбину хочется ржать в голос над тем, какой его парень лох, что даже девушка из него нормальная не получилась, но это больше нервное. К тому же, сделать так значит обидеть Бобби, а это сейчас было бы совершенно не кстати. Ему-то наверняка не до смеха. Бобби мрачно смотрит в одну точку и сопит так, что даже Обан — мопс, который остался жить у родителей, после того, как сам Ханбин переехал, - и тот позавидовал бы. Пытается успокоиться. Ханбин не тревожит его, уходит, чтобы разогреть оставшийся со вчера пульгоги — от волнения у него разыгрался аппетит, - и тоже подумать. В том, что Бобби надо возвращать в исходное состояние сомнений нет.
Вот только как?
Мысли скачут в голове лихорадочно, сосредоточиться толком пока не получается. Что они будут делать, если не смогут? И что им делать сейчас? Нужно, наверное, попробовать найти информацию? Вряд ли, конечно, получится, но вдруг это натолкнет на какую-то идею. Ханбин не привык сидеть, сложа руки, даже если происходит что-то совсем неожиданное, он должен действовать, делать хоть что-то. Надо взять себя в руки.
Он раскладывает пульгоги по тарелкам и, вернувшись к дивану, осторожно опускает их на низкий журнальный столик. Садится на пол, дергает Бобби за шорты, заставляя обратить на себя внимание, и говорит очень уверенно, как будто и правда знает, что делает:
- Знаешь, что нужно делать в любой непонятной ситуации?
- Ложиться спать? - Бобби хмыкает, к нему потихоньку возвращаются привычная уверенность в своем умении справиться с любыми проблемами и чувство юмора. Ханбин широко улыбается в ответ и мотает головой.
- В любой непонятной ситуации, - говорит он, наставительно подняв палочки, - спрашивай гугл. Этим мы и займемся.
***
- Слушай, Кимбаб…
Бобби отрывает взгляд от планшета и поворачивается к Ханбину, вопросительно приподняв брови. Ханбин уже с полчаса как не может сосредоточиться на том, чтобы искать хоть что-то, что могло бы помочь в их проблеме, потому что его мучает жгучее любопытство. Глаза уже болят, так старательно он ими косил в сторону Бобби, пока тот честно пытался сформулировать запрос в гугл.
Бобби смотрит на него, и Ханбин невольно сглатывает, запоздало задумавшись, а такая уж ли хорошая идея пришла ему в голову.
- А… - он запинается, соскальзывает взглядом с лица Бобби на топорщащуюся футболку и, решившись, все таки выпаливает: - А можно потрогать? Ну… ее?
Лицо Бобби заливает такой яркий румянец, какого Ханбин у него никогда в жизни не видел. Бобби сейчас, наверное, дико неловко. Ханбин не знает, что чувствовал бы на его месте, но это должно быть жутко стремно – оказаться вдруг в привычно-непривычном теле. Но, все-таки, ему и правда любопытно. Он придвигается ближе, заглядывает Бобби в лицо и, понимая, что играет с огнем, добавляет:
- Пожалуйста? Я аккуратно…
Бобби явно борется с желанием треснуть его, как следует, Ханбин буквально видит это по его ставшим совсем узкими глазам. Он пару раз вдыхает и выдыхает, а потом надавливает Ханбину на плечо, отодвигая, и очень твердо говорит:
- Нет. Даже не думай.
От движения ткань футболки натягивается, и Ханбин невольно снова смотрит вниз. Он подается вперед, и Бобби, опустивший было руку, снова выставляет ее вперед.
- Нет, Ханбин.
Ханбин не слушает, его начинает заносить. Ему интересно, ему хочется потрогать. Он любит новые ощущения и абсолютно не понимает, почему Бобби настолько против. Он же ничего такого не будет делать, просто попробует, как это наощупь. Здорово, наверное? Он никогда в жизни не трогал женскую грудь, и, до этого момента, не испытывал особой потребности, потому что все его желание к кому-то прикасаться концентрировалось на Бобби.
Но ведь это и есть Бобби, поэтому, наверное, ничего страшного?
Он тянется рукой, и Бобби отодвигается. И потом отодвигается еще. И еще, пока подлокотник не упирается ему в спину.
Попался.
- Ханбин, - предупреждающе хрипит Бобби, Ханбин замечает его расширенные зрачки, и сам чувствует, что перегибает палку, но остановиться уже не может.
Ощущение странное. Он немного сжимает пальцы, чувствуя под ними теплое и упругое, а еще – как колотится сердце Бобби. Это не похоже на то, что он обычно испытывает, прикасаясь к нему, не лучше и не хуже. Просто другое. Пожалуй, ему скорее нравится, чем нет. Ладонь задевает что-то твердое, и Ханбин немного одуревает от понимания, что, кажется, его прикосновение делает Бобби хорошо. Это ведь значит, что ему хорошо, верно? Бобби коротко, рвано выдыхает, когда Ханбин аккуратно гладит его сквозь ткань и тянется положить еще и вторую руку.
А потом Ханбин в миг оказывается на полу, скинутый мощным пинком – силы в Бобби остались тоже не девичьи.
- За что??
- Сказал же – «нет», - Бобби щурит глаза и поднимается на ноги. – Нечего перси девичьи грязными руками лапать.
- Ты куда? – окликает его Ханбин уже у двери.
- В аптеку.
- Зачем?
Ответом ему служит возня в прихожей и хлопок входной двери.
Минут через двадцать, когда Ханбин устает изнывать от любопытства, дверь хлопает снова, следом закрывается дверь в ванную. Бобби возвращается в комнату спустя еще несколько томительно долгих минут. Его волосы собраны в короткий, криво обрезанный хвостик, а футболка на груди лежит абсолютно ровно.
- И как только девчонки с этим живут? - жалуется Бобби мимоходом. - Тяжело, неудобно, еще и подпрыгивает при ходьбе.
Ханбин пожимает плечами:
- Тебе придется привыкать, если мы не придумаем, как вернуть тебя обратно.
Он не то чтобы не сочувствует, совсем наоборот, но шансов разобраться с этой ситуацией самим маловато, а к кому идти с возникшей проблемой, Ханбин не представляет вообще. Ну не в больницу же, к докторам. Ханбин прокручивает в голове список знакомых и друзей, и очень четко понимает, что справляться им придется самостоятельно. Бобби скорее убьет их обоих, чем согласится кому-то рассказать.
Отступать Ханбин тоже не собирается: обречь Бобби на существование в женском теле это последнее, чего бы он хотел. Сейчас он уже в меньшем шоке, чем был всего с полтора часа назад, когда окончательно прочувствовал происходящее, и вполне способен думать рационально. Он тянется и сжимает плечо Бобби. Все в порядке, они прорвутся.
- Это похоже на какой-то не дебильный фильм, - Бобби со вздохом откидывается на спинку дивана. - И за что мне все это?
Кстати, отличный вопрос. Когда Ханбину не хватает опыта или знаний в каких-то вопросах, он всегда обращается к массовой культуре. Способ его еще ни разу не подводил, почему бы и сейчас не попробовать?
- В фильмах, - осторожно говорит он, боясь спугнуть пока еще только зарождающуюся идею, - обычно с героем такие вещи происходят с назидательной целью. Например, если он плохо обращался с женщинами. Ты обращался плохо с женщинами в последнее время?
Бобби старательно хмурит брови, вспоминая, и качает головой:
- Я вчера даже из дома не выходил.
- Тогда давай вспомним, что ты делала вчера, - предлагает Ханбин. - Пошагово.
- Так я весь день с тобой провел, Ханбина. Чего тут вспоминать-то?
Если так подумать, вспоминать действительно нечего. Выходные в этом году удачно пришлись на Рождество, поэтому они полдня смотрели дурацкие передачи по телевизору, не вылезая из постели, потом играли в GTA, потом трахались, потому что играть в GTA надоело, потом готовили праздничный ужин, а потом Бобби настоял, что пора обмениваться подарками. Ханбин давно мечтал о новых конверсах, а получил в итоге чулки.
Чулки. Сраные черные чулки в сетку.
Кажется, он начинает понимать...
Он вспоминает, как Бобби предложил ему их примерить, и в горле аж перехватывает от вчерашнего желания прибить его к такой-то матери, найти себе нормальную девушку и жить с ней, а не с гребаным безмозглым извращенцем. Ханбин не считает себя каким-то там ханджой, он обеими руками за эксперименты, потому что ему нравится разнообразие, но чулки стали для него перебором. Кажется, он все это высказал вчера, вместе с пожеланием забрать чулки и засунуть их себе в задницу или носить самому, если уж они Бобби так приглянулись. Тот долго и бестолково извинялся в итоге, но вечер все равно оказался испорчен, а за утренними событиями стало уже как-то не до обид, и чулки совершенно вылетели у Ханбина из головы.
Кажется, мироздание восприняло его слова про «носить самому» слишком буквально.
- Чулки, - выдыхает Ханбин, и Бобби смотрит на него с недоумением.
- Чего чулки?
- Я не хотел… - толку в объяснении Ханбина - ноль, Бобби только хмурит брови в ответ:
- Я понял, что не хотел, и еще вчера извинился.
- Да нет же, - Ханбин мотает головой. – Я вчера сказал, чтобы ты сам носил их, если тебе так нравится, и вот… Но я не хотел, чтобы так получилось!
Бобби тихонько ахает, до него доходит, что Ханбин имеет в виду. Его лицо вытягивается, он смотрит на Ханбина как побитый пес смотрит на злого хозяина – с укором, но предано. Оба понимают, что обвинять сейчас кого-то глупо, потому что ну правда, не специально же Ханбин это сделал.
- Ладно, - Бобби проводит ладонью по лицу, чтобы сосредоточиться. – Теперь мы знаем, из-за чего все произошло… И что?
- Можно попробовать загадать обратное желание? – предлагает Ханбин.
- Давай, - соглашается Бобби с энтузиазмом, - попробуй загадать обратное желание. Только от души, так чтобы сбылось.
Ханбин кивает и закрывает глаза. Ему очень-очень хочется чтобы сбылось, он представляет, как Бобби становится обратно парнем, как у него исчезает грудь, и снова смотрит на Бобби. Тот тоже сидит, зажмурившись, и определить по нему внешне, поменялось что-то или нет – тяжеловато.
- Ну как? – спрашивает Ханбин сипло, и Бобби приоткрывает сначала один глаз, а потом и второй, задумчиво прислушивается к ощущениям, а потом лезет руками себе под футболку и горестно вздыхает.
- Никак. Может быть, ты плохо пожелал?
- Да я от всего сердца, - обижается Ханбин. – Прямо вот от самой глубины души.
- А ты пожелай еще сильнее, - Бобби поудобнее устраивается по-турецки. – Давай, еще раз попробуем.
Они пробует еще раз, и еще раз, и еще раз – у Ханбина затекает спина и, кажется, мозг, настолько он старательно думает о том, как любит Бобби парнем, как ему нравится то, какой он есть, и что он не хочет себе никакую девчонку, пусть и с мягкой, приятной на ощупь грудью, а хочет обратно его в натуральном виде, вместе со всеми…эээ… полагающимися органами. Бобби сначала терпеливо и торжественно сидит, потом встает размяться, а потом и вовсе заваливается на диван, подперев голову рукой.
- Похоже, не в чулках дело, - Ханбину надоедает изображать из себя мыслителя, и он тоже переползает на диван, вытягиваясь во весь рост. Бобби привычно обнимает его свободной рукой и прижимает к себе. Они частенько проводят так свободные вечера, это не очень удобно, потому что диван не такой уж и широкий, но по-своему уютно. Обычно все заканчивается тем, что член Бобби упирается ему в задницу и они перебираются (а иногда и не перебираются) в спальню, и Ханбина это устраивает, если бы не одно маленькое, но довольно обидное «но».
Почему-то в спальне Ханбин всегда оказывается снизу.
Ханбин лениво размышляет об этом, пока широкая, знакомая ладонь осторожно гладит его по животу. Бобби в некоторых аспектах очень простой, и не понимает намеков от слова совсем. Нужно говорить прямо, но до прямо у них еще ни разу не дошло. Стоило заикнуться, как Бобби сразу же уводил разговор в сторону, или их что-то отвлекало, в общем, обстоятельства мешали со страшной силой. А потом случились чулки, и он, наверное, слишком уж сильно вышел из себя... Но ведь и Бобби перегнул палку. Ханбину и без того начинало казаться, что он в этих отношениях почему-то вместо девчонки, и это его не устраивало, а тут еще и такое наглядное доказательство.
Он сбивается с мысли, когда Бобби прикусывает выступающий позвонок на его шее. Его рука уже давно хозяйничает у Ханбина под футболкой, просто тот так ушел в себя, что не сразу это понял. Ханбин вдыхает судорожно, неглубоко, когда Бобби осторожно зализывает укус, оставляя на том же месте поцелуй, а потом скользит ладонью по животу ниже и забирается под резинку его спортивных штанов. Где-то под дыхом перехватывает, сердце начинает стучать быстрее. Бобби гладит его через белье, покрывая поцелуями его шею, а потом переворачивает, подминает под себя и ловит его губы своими. У Ханбина перед глазами плывет, поэтому он просто их закрывает. Никто и никогда не целовал его до Бобби, никто и никогда не целовал его так, как Бобби, и если и есть что-то, о чем он не жалеет, так это о том, что не был в своей жизни ни с кем кроме него. Они целуются долго — торопиться некуда, впереди еще кусок вечера и целая длинная ночь, можно позволить себе немного растянуть удовольствие.
Где-то парой этажей выше играет музыка, но в комнате так тихо, что даже их общее прерывистое дыхание кажется оглушительно громким. Ханбин тянет футболку Бобби вверх, и тот, выпрямившись, стаскивает ее с себя и отбрасывает куда-то за спину, на пол.
Осознание накатывает на обоих одновременно. Торс Бобби туго обмотан эластичным бинтом, а на его лице Ханбин видит короткую вспышку паники и страха.
- Бобби, - хрипит он, подаваясь вперед. Тот отшатывается, и это неприятно задевает Ханбина, но он загоняет чувство поглубже внутрь.
- Извини, я что-то передумал, - Бобби прячет глаза, делая вид, что занят поисками футболки. Та находится на за подлокотником, и он торопливо натягивает ее. Ханбин наблюдает за этим, и должен бы сочувствовать, но вместо этого ему как будто камень за камнем падает в желудок.
- Почему?
Бобби неопределенно передергивает плечами. Он сидит настолько далеко, насколько это позволяет диван, сутулится и упорно не желает встречаться с Ханбином взглядом, но Ханбин чувствует, что наступает переломный момент. Они должны поговорить.
- Дживон, - он подползает ближе, и Бобби поворачивает голову к нему, потому что знает, что Дживон — это не просто так. Ханбин почти не называет его настоящим именем: от части от того, что Бобби его не любит, от части потому что считает, что Бобби звучит круто, а Кимбаб — почти семейно. Поэтому «Дживон» в их системе отношений это показатель того, что Ханбин настроен более чем серьезно. Он берет Бобби за подбородок и заглядывает ему в глаза. - Это потому что ты считаешь, что «девочка» в наших отношениях — я?
Глаза Бобби расширяются.
- Что? Ханбина, что ты несешь?
Его голос полон такого искреннего удивления, что Ханбин теряется.
- Но, - поясняет он, чувствуя, как щеки начинают гореть, - ты же никогда... не даешь мне брать инициативу?
- А ты этого хочешь? - удивляется Бобби, и Ханбин мысленно вырывает приличный клок волос из своей шевелюры. Как можно настолько не понимать намеки? - Мне казалось, тебя все устраивает...
- Нет, - выдавливает он. В их гостиной всегда было так душно или это его в жар бросает? Говорить прямо о таких вещах непривычно. Ханбин прямолинейный, но что-то он настолько привык держать в себе, что теперь это очень сложно произносить вслух. - Не устраивает. Я тоже иногда хочу быть... быть сверху.
Обычно подвижное лицо Бобби застывает, только желваки ходят на челюсти, и Ханбин почти уверен, что ответ ему не понравится, но Бобби выдыхает и как-то сдувается сразу собой всем.
- Ладно, - говорит он, - я не против.
И Ханбин не верит своим ушам.
- Точно? - переспрашивает он глупо.
И Бобби кивает:
- Точно. Только это... - он смущенно трет шею, - давай подождем, пока я обратно превращусь, а? А то это как-то, блин, совсем неловко.
И Ханбин радостно кивает в ответ.
Бобби просыпается от того, что телефон Ханбина разражается зубодробительно позитивной мелодией. Ханбин, не открывая глаз, шарит по тумбочке рядом с кроватью и хриплым спросонок голосом отвечает:
- Да?
Он слышит, как их трубки что-то бодро бубнит Чжинхван-хен, но слов толком не разбирает, а еще чувствует себя на удивление проснувшимся. Бобби довольно потягивается, задевая руками спинку кровати, а потом с наслаждением чешет между ног. Ох, как же у него зудят яйца.
Яйца.
Он судорожно облапывает себя за грудь и ощущает под ладонями то, что и должен ощущать. Несколько минут он старательно ощупывает себя и сверу, и снизу, а потом утреннюю тишину прорезает счастливый вопль.
- Это Кимбаб, - поясняет Ханбин в трубку. - Ага. Не, не знаю. Хен, давай я тебе попозже перезвоню. Да. Да, мы придем. Ага, до свидания, - и, отключившись, интересуется: - Ты свихнулся, так орать?
- Получилось, Ханбина! - ликует Бобби, не слушая. - Я снова парень, прикинь?
Лицо у Ханбина становится жалостливое, он аккуратно кладет теплую ладонь ему на лоб и ласково интересуется:
- Кимбаб, ты не заболел? Чжинхван-хен спрашивал, придем ли мы к нему в гости отмечать Рождество, но еще можно все отменить.
- Не, - отмахивается Бобби, - теперь, когда я снова мужик, я готов хоть в гости, хоть куда...
- Да что ты заладил-то? - Ханбин убирает руку и садится на постели, хмуря брови, от чего его лицо должно выглядеть суровым, но в окружении растрепанных волос выглядит мило. - Я не понимаю, что значит «снова мужик»?
- Да ну ты что, не помнишь? - огорчается Бобби. - Я подарил тебе чулки на рождество, и ты захотел, чтобы я сам их носил, а потом сказал, что хочешь иногда быть сверху, ну?
- Сегодня Рождество, - говорит Ханбин мягко. - Тебе, наверное, сон приснился.
Сон. Бобби тянется за своим телефоном, чтобы посмотреть на дату. 25 декабря. Кажется, Ханбин не врет.
- Ты вчера вернулся немного пьяный, - поясняет он. - Вручил мне пакет с подарком и вырубился на диване, мне пришлось тебе перетаскивать в постель и раздевать, и я так задолбался, что даже не посмотрел, что там. А что, там реально чулки?
Бобби рассеяно кивает, а потом, спохватившись, мотает головой.
- Ты что, - не верит Ханбин, - реально собирался мне чулки подарить?
- Нет. То есть, да. То есть, я был пьяный, и это показалось мне клевой идеей, - и тут же торопливо добавляет: - Но уже не кажется. Ты же не девочка.
- Рад, что ты это заметил, - сухо отзывается Ханбин, но Бобби не дает ему возможности толком обидеться, дергает за руку и валит на себя.
- Конечно, я заметил, - он лыбится во все зубы и запускает руку Ханбину в штаны, легонько сжимая его через белье. - Сложно, не заметить.
Ханбин краснеет. Бобби нравится, что тот спит в одних штанах, без футболки, потому что сейчас может чувствовать его голую кожу своей. Он кладет руку ему на поясницу, прижимая ближе к себе, и едва не задыхается от того, как член Ханбин трется об его. Ханбин целует его сам, наваливается тяжелее, раздвигает колени Бобби ногой, и Бобби понимает, к чему это все идет, но в этот раз не собирается сопротивляться. Вместо этого он шарит рукой под подушкой и, нащупав тюбик со смазкой, вкладывает его Ханбину в ладонь. Кажется, ему удалось устроить для Ханбина персональное рождественское чудо.
А ради широкой и счастливой улыбке, расцветающей на его лице, Бобби готов пожертвовать многим.
Даже собственной задницей.
Пейринг: ДаблБи
Рейтинг: R
Жанр: AU, романтика, мистика
Саммари: Все не так и все не то, когда твоя девушка... Боббан
- Кимбаб, это что, шутка такая? Снимай парик, тебе не идет, - говорит Ханбин, и Бобби смотрит на него с непередаваемым осуждением. Наверное, и правда не шутит, но поверить в это вот так вот с ходу что-то никак не выходит.
- Тебе сись… грудь показать?
Бобби весь красный, как рак, но храбрится, пряча за напускной дерзостью растерянность, и Ханбин это видит, но все равно зачем-то брякает:
- Показывай.
Наверное, он все еще надеется на какой-нибудь дурацкий розыгрыш . Не то чтобы Бобби так уж любит дурацкие розыгрыши, у него даже детская штука про «постучать по спине, а потом сделать вид, что это не ты» толком не выходит, но надежда – глупое чувство. Бобби, не будь дурак, задирает широкую домашнюю футболку, и все, на что хватает Ханбина это короткое:
- Охренеть.
У него и правда грудь. Самая настоящая женская грудь, которая до ужаса нелепо смотрится в сочетании с широкими плечами и полным отсутствием талии.
- И что, - зачем-то глупо интересуется Ханбин. – Там, - он выразительно показывает взглядом ниже пояса, и Бобби краснеет еще сильнее, хотя казалось, что сильнее уже некуда, - тоже?
- Да, блин. Мог бы не спрашивать.
- Это не очевидно, - возражает Ханбин просто чтобы не молчать. Вопрос и правда дурацкий, но, признаться честно, он растерян ничуть не меньше, чем сам Бобби, и что делать и говорить в сложившихся обстоятельствах – тоже не знает. Бобби тяжело вздыхает и садится на диван рядом с ним, привычно широко расставив острые колени. Свободные домашние шорты немного задираются, обнажая бедро. Совершенно привычное, подкаченное, абсолютно не женское. Ханбин не то чтобы очень знаком с женскими бедрами лично – так уж получилось, что его история отношений началась с Бобби и пока им же и ограничилась, - но он видел достаточно много девушек в коротких шортах, чтобы чувствовать разницу. Осмелев от привычности зрелища, он все-таки поворачивается, чтобы рассмотреть, во что там превратился его парень, получше.
Девчонка из Бобби получилась так себе. Не совсем страшненькая, но довольно своеобразная. Потому что от девчонки в нем разве что топорщащаяся на груди футболка и длинные волосы. Лицо, фигура, ноги, руки – все осталось как было, как если бы пацана просто обрядили в парик и нацепили накладную грудь. Наверное, увидь Ханбин такую чику на улице, решил бы, что она немного перебарщивает со стероидами.
- Нравится? – хмыкает Бобби невесело, и до Ханбина доходит, что и голос у него тоже прежний.
Но, думает он рационально, может быть, так даже лучше. Если бы тот вдруг начал говорить, как девушка, то Ханбин бы совсем не знал, что с ним делать, а так можно притвориться, что перед ним – его Кимбаб.
Только с сиськами.
Ситуация пока все равно плохо укладывается у него в голове, и психика, похоже, работает на пределе, пытаясь справиться с внезапной перегрузкой. Ханбину хочется ржать в голос над тем, какой его парень лох, что даже девушка из него нормальная не получилась, но это больше нервное. К тому же, сделать так значит обидеть Бобби, а это сейчас было бы совершенно не кстати. Ему-то наверняка не до смеха. Бобби мрачно смотрит в одну точку и сопит так, что даже Обан — мопс, который остался жить у родителей, после того, как сам Ханбин переехал, - и тот позавидовал бы. Пытается успокоиться. Ханбин не тревожит его, уходит, чтобы разогреть оставшийся со вчера пульгоги — от волнения у него разыгрался аппетит, - и тоже подумать. В том, что Бобби надо возвращать в исходное состояние сомнений нет.
Вот только как?
Мысли скачут в голове лихорадочно, сосредоточиться толком пока не получается. Что они будут делать, если не смогут? И что им делать сейчас? Нужно, наверное, попробовать найти информацию? Вряд ли, конечно, получится, но вдруг это натолкнет на какую-то идею. Ханбин не привык сидеть, сложа руки, даже если происходит что-то совсем неожиданное, он должен действовать, делать хоть что-то. Надо взять себя в руки.
Он раскладывает пульгоги по тарелкам и, вернувшись к дивану, осторожно опускает их на низкий журнальный столик. Садится на пол, дергает Бобби за шорты, заставляя обратить на себя внимание, и говорит очень уверенно, как будто и правда знает, что делает:
- Знаешь, что нужно делать в любой непонятной ситуации?
- Ложиться спать? - Бобби хмыкает, к нему потихоньку возвращаются привычная уверенность в своем умении справиться с любыми проблемами и чувство юмора. Ханбин широко улыбается в ответ и мотает головой.
- В любой непонятной ситуации, - говорит он, наставительно подняв палочки, - спрашивай гугл. Этим мы и займемся.
***
- Слушай, Кимбаб…
Бобби отрывает взгляд от планшета и поворачивается к Ханбину, вопросительно приподняв брови. Ханбин уже с полчаса как не может сосредоточиться на том, чтобы искать хоть что-то, что могло бы помочь в их проблеме, потому что его мучает жгучее любопытство. Глаза уже болят, так старательно он ими косил в сторону Бобби, пока тот честно пытался сформулировать запрос в гугл.
Бобби смотрит на него, и Ханбин невольно сглатывает, запоздало задумавшись, а такая уж ли хорошая идея пришла ему в голову.
- А… - он запинается, соскальзывает взглядом с лица Бобби на топорщащуюся футболку и, решившись, все таки выпаливает: - А можно потрогать? Ну… ее?
Лицо Бобби заливает такой яркий румянец, какого Ханбин у него никогда в жизни не видел. Бобби сейчас, наверное, дико неловко. Ханбин не знает, что чувствовал бы на его месте, но это должно быть жутко стремно – оказаться вдруг в привычно-непривычном теле. Но, все-таки, ему и правда любопытно. Он придвигается ближе, заглядывает Бобби в лицо и, понимая, что играет с огнем, добавляет:
- Пожалуйста? Я аккуратно…
Бобби явно борется с желанием треснуть его, как следует, Ханбин буквально видит это по его ставшим совсем узкими глазам. Он пару раз вдыхает и выдыхает, а потом надавливает Ханбину на плечо, отодвигая, и очень твердо говорит:
- Нет. Даже не думай.
От движения ткань футболки натягивается, и Ханбин невольно снова смотрит вниз. Он подается вперед, и Бобби, опустивший было руку, снова выставляет ее вперед.
- Нет, Ханбин.
Ханбин не слушает, его начинает заносить. Ему интересно, ему хочется потрогать. Он любит новые ощущения и абсолютно не понимает, почему Бобби настолько против. Он же ничего такого не будет делать, просто попробует, как это наощупь. Здорово, наверное? Он никогда в жизни не трогал женскую грудь, и, до этого момента, не испытывал особой потребности, потому что все его желание к кому-то прикасаться концентрировалось на Бобби.
Но ведь это и есть Бобби, поэтому, наверное, ничего страшного?
Он тянется рукой, и Бобби отодвигается. И потом отодвигается еще. И еще, пока подлокотник не упирается ему в спину.
Попался.
- Ханбин, - предупреждающе хрипит Бобби, Ханбин замечает его расширенные зрачки, и сам чувствует, что перегибает палку, но остановиться уже не может.
Ощущение странное. Он немного сжимает пальцы, чувствуя под ними теплое и упругое, а еще – как колотится сердце Бобби. Это не похоже на то, что он обычно испытывает, прикасаясь к нему, не лучше и не хуже. Просто другое. Пожалуй, ему скорее нравится, чем нет. Ладонь задевает что-то твердое, и Ханбин немного одуревает от понимания, что, кажется, его прикосновение делает Бобби хорошо. Это ведь значит, что ему хорошо, верно? Бобби коротко, рвано выдыхает, когда Ханбин аккуратно гладит его сквозь ткань и тянется положить еще и вторую руку.
А потом Ханбин в миг оказывается на полу, скинутый мощным пинком – силы в Бобби остались тоже не девичьи.
- За что??
- Сказал же – «нет», - Бобби щурит глаза и поднимается на ноги. – Нечего перси девичьи грязными руками лапать.
- Ты куда? – окликает его Ханбин уже у двери.
- В аптеку.
- Зачем?
Ответом ему служит возня в прихожей и хлопок входной двери.
Минут через двадцать, когда Ханбин устает изнывать от любопытства, дверь хлопает снова, следом закрывается дверь в ванную. Бобби возвращается в комнату спустя еще несколько томительно долгих минут. Его волосы собраны в короткий, криво обрезанный хвостик, а футболка на груди лежит абсолютно ровно.
- И как только девчонки с этим живут? - жалуется Бобби мимоходом. - Тяжело, неудобно, еще и подпрыгивает при ходьбе.
Ханбин пожимает плечами:
- Тебе придется привыкать, если мы не придумаем, как вернуть тебя обратно.
Он не то чтобы не сочувствует, совсем наоборот, но шансов разобраться с этой ситуацией самим маловато, а к кому идти с возникшей проблемой, Ханбин не представляет вообще. Ну не в больницу же, к докторам. Ханбин прокручивает в голове список знакомых и друзей, и очень четко понимает, что справляться им придется самостоятельно. Бобби скорее убьет их обоих, чем согласится кому-то рассказать.
Отступать Ханбин тоже не собирается: обречь Бобби на существование в женском теле это последнее, чего бы он хотел. Сейчас он уже в меньшем шоке, чем был всего с полтора часа назад, когда окончательно прочувствовал происходящее, и вполне способен думать рационально. Он тянется и сжимает плечо Бобби. Все в порядке, они прорвутся.
- Это похоже на какой-то не дебильный фильм, - Бобби со вздохом откидывается на спинку дивана. - И за что мне все это?
Кстати, отличный вопрос. Когда Ханбину не хватает опыта или знаний в каких-то вопросах, он всегда обращается к массовой культуре. Способ его еще ни разу не подводил, почему бы и сейчас не попробовать?
- В фильмах, - осторожно говорит он, боясь спугнуть пока еще только зарождающуюся идею, - обычно с героем такие вещи происходят с назидательной целью. Например, если он плохо обращался с женщинами. Ты обращался плохо с женщинами в последнее время?
Бобби старательно хмурит брови, вспоминая, и качает головой:
- Я вчера даже из дома не выходил.
- Тогда давай вспомним, что ты делала вчера, - предлагает Ханбин. - Пошагово.
- Так я весь день с тобой провел, Ханбина. Чего тут вспоминать-то?
Если так подумать, вспоминать действительно нечего. Выходные в этом году удачно пришлись на Рождество, поэтому они полдня смотрели дурацкие передачи по телевизору, не вылезая из постели, потом играли в GTA, потом трахались, потому что играть в GTA надоело, потом готовили праздничный ужин, а потом Бобби настоял, что пора обмениваться подарками. Ханбин давно мечтал о новых конверсах, а получил в итоге чулки.
Чулки. Сраные черные чулки в сетку.
Кажется, он начинает понимать...
Он вспоминает, как Бобби предложил ему их примерить, и в горле аж перехватывает от вчерашнего желания прибить его к такой-то матери, найти себе нормальную девушку и жить с ней, а не с гребаным безмозглым извращенцем. Ханбин не считает себя каким-то там ханджой, он обеими руками за эксперименты, потому что ему нравится разнообразие, но чулки стали для него перебором. Кажется, он все это высказал вчера, вместе с пожеланием забрать чулки и засунуть их себе в задницу или носить самому, если уж они Бобби так приглянулись. Тот долго и бестолково извинялся в итоге, но вечер все равно оказался испорчен, а за утренними событиями стало уже как-то не до обид, и чулки совершенно вылетели у Ханбина из головы.
Кажется, мироздание восприняло его слова про «носить самому» слишком буквально.
- Чулки, - выдыхает Ханбин, и Бобби смотрит на него с недоумением.
- Чего чулки?
- Я не хотел… - толку в объяснении Ханбина - ноль, Бобби только хмурит брови в ответ:
- Я понял, что не хотел, и еще вчера извинился.
- Да нет же, - Ханбин мотает головой. – Я вчера сказал, чтобы ты сам носил их, если тебе так нравится, и вот… Но я не хотел, чтобы так получилось!
Бобби тихонько ахает, до него доходит, что Ханбин имеет в виду. Его лицо вытягивается, он смотрит на Ханбина как побитый пес смотрит на злого хозяина – с укором, но предано. Оба понимают, что обвинять сейчас кого-то глупо, потому что ну правда, не специально же Ханбин это сделал.
- Ладно, - Бобби проводит ладонью по лицу, чтобы сосредоточиться. – Теперь мы знаем, из-за чего все произошло… И что?
- Можно попробовать загадать обратное желание? – предлагает Ханбин.
- Давай, - соглашается Бобби с энтузиазмом, - попробуй загадать обратное желание. Только от души, так чтобы сбылось.
Ханбин кивает и закрывает глаза. Ему очень-очень хочется чтобы сбылось, он представляет, как Бобби становится обратно парнем, как у него исчезает грудь, и снова смотрит на Бобби. Тот тоже сидит, зажмурившись, и определить по нему внешне, поменялось что-то или нет – тяжеловато.
- Ну как? – спрашивает Ханбин сипло, и Бобби приоткрывает сначала один глаз, а потом и второй, задумчиво прислушивается к ощущениям, а потом лезет руками себе под футболку и горестно вздыхает.
- Никак. Может быть, ты плохо пожелал?
- Да я от всего сердца, - обижается Ханбин. – Прямо вот от самой глубины души.
- А ты пожелай еще сильнее, - Бобби поудобнее устраивается по-турецки. – Давай, еще раз попробуем.
Они пробует еще раз, и еще раз, и еще раз – у Ханбина затекает спина и, кажется, мозг, настолько он старательно думает о том, как любит Бобби парнем, как ему нравится то, какой он есть, и что он не хочет себе никакую девчонку, пусть и с мягкой, приятной на ощупь грудью, а хочет обратно его в натуральном виде, вместе со всеми…эээ… полагающимися органами. Бобби сначала терпеливо и торжественно сидит, потом встает размяться, а потом и вовсе заваливается на диван, подперев голову рукой.
- Похоже, не в чулках дело, - Ханбину надоедает изображать из себя мыслителя, и он тоже переползает на диван, вытягиваясь во весь рост. Бобби привычно обнимает его свободной рукой и прижимает к себе. Они частенько проводят так свободные вечера, это не очень удобно, потому что диван не такой уж и широкий, но по-своему уютно. Обычно все заканчивается тем, что член Бобби упирается ему в задницу и они перебираются (а иногда и не перебираются) в спальню, и Ханбина это устраивает, если бы не одно маленькое, но довольно обидное «но».
Почему-то в спальне Ханбин всегда оказывается снизу.
Ханбин лениво размышляет об этом, пока широкая, знакомая ладонь осторожно гладит его по животу. Бобби в некоторых аспектах очень простой, и не понимает намеков от слова совсем. Нужно говорить прямо, но до прямо у них еще ни разу не дошло. Стоило заикнуться, как Бобби сразу же уводил разговор в сторону, или их что-то отвлекало, в общем, обстоятельства мешали со страшной силой. А потом случились чулки, и он, наверное, слишком уж сильно вышел из себя... Но ведь и Бобби перегнул палку. Ханбину и без того начинало казаться, что он в этих отношениях почему-то вместо девчонки, и это его не устраивало, а тут еще и такое наглядное доказательство.
Он сбивается с мысли, когда Бобби прикусывает выступающий позвонок на его шее. Его рука уже давно хозяйничает у Ханбина под футболкой, просто тот так ушел в себя, что не сразу это понял. Ханбин вдыхает судорожно, неглубоко, когда Бобби осторожно зализывает укус, оставляя на том же месте поцелуй, а потом скользит ладонью по животу ниже и забирается под резинку его спортивных штанов. Где-то под дыхом перехватывает, сердце начинает стучать быстрее. Бобби гладит его через белье, покрывая поцелуями его шею, а потом переворачивает, подминает под себя и ловит его губы своими. У Ханбина перед глазами плывет, поэтому он просто их закрывает. Никто и никогда не целовал его до Бобби, никто и никогда не целовал его так, как Бобби, и если и есть что-то, о чем он не жалеет, так это о том, что не был в своей жизни ни с кем кроме него. Они целуются долго — торопиться некуда, впереди еще кусок вечера и целая длинная ночь, можно позволить себе немного растянуть удовольствие.
Где-то парой этажей выше играет музыка, но в комнате так тихо, что даже их общее прерывистое дыхание кажется оглушительно громким. Ханбин тянет футболку Бобби вверх, и тот, выпрямившись, стаскивает ее с себя и отбрасывает куда-то за спину, на пол.
Осознание накатывает на обоих одновременно. Торс Бобби туго обмотан эластичным бинтом, а на его лице Ханбин видит короткую вспышку паники и страха.
- Бобби, - хрипит он, подаваясь вперед. Тот отшатывается, и это неприятно задевает Ханбина, но он загоняет чувство поглубже внутрь.
- Извини, я что-то передумал, - Бобби прячет глаза, делая вид, что занят поисками футболки. Та находится на за подлокотником, и он торопливо натягивает ее. Ханбин наблюдает за этим, и должен бы сочувствовать, но вместо этого ему как будто камень за камнем падает в желудок.
- Почему?
Бобби неопределенно передергивает плечами. Он сидит настолько далеко, насколько это позволяет диван, сутулится и упорно не желает встречаться с Ханбином взглядом, но Ханбин чувствует, что наступает переломный момент. Они должны поговорить.
- Дживон, - он подползает ближе, и Бобби поворачивает голову к нему, потому что знает, что Дживон — это не просто так. Ханбин почти не называет его настоящим именем: от части от того, что Бобби его не любит, от части потому что считает, что Бобби звучит круто, а Кимбаб — почти семейно. Поэтому «Дживон» в их системе отношений это показатель того, что Ханбин настроен более чем серьезно. Он берет Бобби за подбородок и заглядывает ему в глаза. - Это потому что ты считаешь, что «девочка» в наших отношениях — я?
Глаза Бобби расширяются.
- Что? Ханбина, что ты несешь?
Его голос полон такого искреннего удивления, что Ханбин теряется.
- Но, - поясняет он, чувствуя, как щеки начинают гореть, - ты же никогда... не даешь мне брать инициативу?
- А ты этого хочешь? - удивляется Бобби, и Ханбин мысленно вырывает приличный клок волос из своей шевелюры. Как можно настолько не понимать намеки? - Мне казалось, тебя все устраивает...
- Нет, - выдавливает он. В их гостиной всегда было так душно или это его в жар бросает? Говорить прямо о таких вещах непривычно. Ханбин прямолинейный, но что-то он настолько привык держать в себе, что теперь это очень сложно произносить вслух. - Не устраивает. Я тоже иногда хочу быть... быть сверху.
Обычно подвижное лицо Бобби застывает, только желваки ходят на челюсти, и Ханбин почти уверен, что ответ ему не понравится, но Бобби выдыхает и как-то сдувается сразу собой всем.
- Ладно, - говорит он, - я не против.
И Ханбин не верит своим ушам.
- Точно? - переспрашивает он глупо.
И Бобби кивает:
- Точно. Только это... - он смущенно трет шею, - давай подождем, пока я обратно превращусь, а? А то это как-то, блин, совсем неловко.
И Ханбин радостно кивает в ответ.
Бобби просыпается от того, что телефон Ханбина разражается зубодробительно позитивной мелодией. Ханбин, не открывая глаз, шарит по тумбочке рядом с кроватью и хриплым спросонок голосом отвечает:
- Да?
Он слышит, как их трубки что-то бодро бубнит Чжинхван-хен, но слов толком не разбирает, а еще чувствует себя на удивление проснувшимся. Бобби довольно потягивается, задевая руками спинку кровати, а потом с наслаждением чешет между ног. Ох, как же у него зудят яйца.
Яйца.
Он судорожно облапывает себя за грудь и ощущает под ладонями то, что и должен ощущать. Несколько минут он старательно ощупывает себя и сверу, и снизу, а потом утреннюю тишину прорезает счастливый вопль.
- Это Кимбаб, - поясняет Ханбин в трубку. - Ага. Не, не знаю. Хен, давай я тебе попозже перезвоню. Да. Да, мы придем. Ага, до свидания, - и, отключившись, интересуется: - Ты свихнулся, так орать?
- Получилось, Ханбина! - ликует Бобби, не слушая. - Я снова парень, прикинь?
Лицо у Ханбина становится жалостливое, он аккуратно кладет теплую ладонь ему на лоб и ласково интересуется:
- Кимбаб, ты не заболел? Чжинхван-хен спрашивал, придем ли мы к нему в гости отмечать Рождество, но еще можно все отменить.
- Не, - отмахивается Бобби, - теперь, когда я снова мужик, я готов хоть в гости, хоть куда...
- Да что ты заладил-то? - Ханбин убирает руку и садится на постели, хмуря брови, от чего его лицо должно выглядеть суровым, но в окружении растрепанных волос выглядит мило. - Я не понимаю, что значит «снова мужик»?
- Да ну ты что, не помнишь? - огорчается Бобби. - Я подарил тебе чулки на рождество, и ты захотел, чтобы я сам их носил, а потом сказал, что хочешь иногда быть сверху, ну?
- Сегодня Рождество, - говорит Ханбин мягко. - Тебе, наверное, сон приснился.
Сон. Бобби тянется за своим телефоном, чтобы посмотреть на дату. 25 декабря. Кажется, Ханбин не врет.
- Ты вчера вернулся немного пьяный, - поясняет он. - Вручил мне пакет с подарком и вырубился на диване, мне пришлось тебе перетаскивать в постель и раздевать, и я так задолбался, что даже не посмотрел, что там. А что, там реально чулки?
Бобби рассеяно кивает, а потом, спохватившись, мотает головой.
- Ты что, - не верит Ханбин, - реально собирался мне чулки подарить?
- Нет. То есть, да. То есть, я был пьяный, и это показалось мне клевой идеей, - и тут же торопливо добавляет: - Но уже не кажется. Ты же не девочка.
- Рад, что ты это заметил, - сухо отзывается Ханбин, но Бобби не дает ему возможности толком обидеться, дергает за руку и валит на себя.
- Конечно, я заметил, - он лыбится во все зубы и запускает руку Ханбину в штаны, легонько сжимая его через белье. - Сложно, не заметить.
Ханбин краснеет. Бобби нравится, что тот спит в одних штанах, без футболки, потому что сейчас может чувствовать его голую кожу своей. Он кладет руку ему на поясницу, прижимая ближе к себе, и едва не задыхается от того, как член Ханбин трется об его. Ханбин целует его сам, наваливается тяжелее, раздвигает колени Бобби ногой, и Бобби понимает, к чему это все идет, но в этот раз не собирается сопротивляться. Вместо этого он шарит рукой под подушкой и, нащупав тюбик со смазкой, вкладывает его Ханбину в ладонь. Кажется, ему удалось устроить для Ханбина персональное рождественское чудо.
А ради широкой и счастливой улыбке, расцветающей на его лице, Бобби готов пожертвовать многим.
Даже собственной задницей.
